Ночные визиты в Тибидохсе бывают разными. Например, в комнату бесцеремонно вваливается Клоппик/Ягун/Недолеченная Дама с сияющими глазами в целях рассказать какую-нибудь новую сплетню/поделиться новым рецептом топлива для пылесоса/пожаловаться на кого-либо… Или влетает поручик Ржевский с новым же анекдотом (точнее, новым этот анекдот является исключительно в страдающем от склероза мозгу Ржевского), или же Шурасик из соседней комнаты приходит извиняться за то, что случайно во время ночных опытов взорвал стену и теперь вы живете в одной комнате... Да вариантов бесконечное множество. Но у преподавателей Тибидохса с этим все несколько по-другому. Вот, скажем, у Медузии и Сарданапала ночные визиты бывают двух строго определенных видов…

Сарданапал покаянно склоняет голову: «И снова она не дождалась…» Зная её нелюбовь к сидению без дела, академику нетрудно было догадаться, что вместо бесцельного бдения она села разбирать в который раз сваленную на неё Поклепом макулатуру.  Периодически она отрывает  взгляд от бумаг,  чтобы бросить безнадежный взгляд на изящные серебряные наручные часы и отпить крепкий кофе из одной из трех чашек, стоящих на столе, по очереди опустошая каждую.
Десять вечера, пол-одиннадцатого, одиннадцать, полдвенадцатого…. Час ночи. А она и так вымоталась за день – из кабинета каким-то непостижимым образом удрала пара кикимор и хмырь, перепугав первоклашек и умудрившись прошмыгнуть аж в Зал Двух Стихий. Ловить их она отправилась сама, оставив Зуби отвлекать Поклепа, чьей ехидной усмешки Медузия на дух не переносила – а увидеть эту самую усмешку ей бы точно пришлось, если бы о побеге из кабинета узнал завуч, всегда искавший повод «поставить на место» всегда безупречную доцента Горгонову… и никогда его не находил. Так что не преминул бы воспользоваться возможностью намекнуть  Медузии на её на промах, и напоминал бы о нём как минимум месяц. Однако, благодаря расторопности Медузии и великому искусству конспирации Зуби, завуч так и остался не в курсе произошедшего, и обе женщины облегченно выдохнули, когда на вечерней пятиминутке ни слова о кикиморах в Зале сказано не было.
Это происшествие, затем две подряд замены у пятикурсников – а класс приснопамятной Тани Гроттер с незабвенным Ягунчиком, хоть и вроде бы практически понимал преподавателей, но выводил из терпения поведением и идиотскими комментариями страшно – да ещё и Поклепова макулатура…
Медузия заснула прямо за столом, опустив голову на сложенные руки – кофе не помогло. Специально зачарованный светильник потух, как только хозяйка комнаты смежила веки. Сарданапал, из вежливости не рискнувший оборвать пространные речи вначале Поклепа – кажется, в очередной раз что-то о зомбировании учеников,  а затем Кощеева – кажется, в очередной раз что-то о политике, деньгах и… да когда же он от неё отстанет?!.. Медузии, сейчас осторожно, пытаясь ничего не задеть, почти наощупь, пробирается по темной личной комнате в очередной раз не дождавшейся его доцента Горгоновой.
Академик виновато вздыхает. И ведь утром она ни слова упрека ему не скажет, сделает вид, что все нормально – точнее, попытается. Он слишком хорошо знает её, и поэтому её эмоции, как бы она не пыталась их скрыть за обычной ледяной маской, все равно для него почти всегда ясны. Хотя при всех попытках об этом поговорить она утверждает, что поступает он абсолютно правильно, что личная жизнь должна стоять только на втором месте после официальной работы, и что, несомненно, может подождать…
А Сарданапалу в этот момент хочется схватить её за плечи и встряхнуть посильнее – как она может подумать, что у него есть что-то важнее её самой!?
«-Личную жизнь и работу надо разделять...А мы… Мы вынуждены строить её буквально на рабочем месте. Так что…»
Но когда академик спрашивает её, как бы она поступила, окажись в подобной ситуации, то Медузия отвечает, что: «Послушала бы  того же Поклепа минуты две, и, не найдя в его бреднях сути, отправилась бы по своим делам, перед этим вежливо послав завуча к черту. Но одно дело – я, простой преподаватель, со своими заскоками и благодаря некоторым известная как интриганка и стерва, а другое – ты…» При этом она грустно улыбается и опускает глаза.

Шторы неплотно задернуты и чуть колышутся от ветра – окно открыто и в комнате прохладно – так что косой лунный луч скользит по лицу и рукам спящей женщины. Тусклый бледно-голубой свет выхватывает  из тьмы то бледную кожу, то худое запястье с выпирающей косточкой у ребра ладони, то рассыпавшиеся по плечам, спине и столу тяжелые локоны, то опущенные уголки искусанных губ со смазавшейся помадой. Взгляд академика вслед за лучом останавливается на лице Медузии: намечающиеся темные круги под глазами, чеканная линия профиля, маленький шрам у виска, у самых корней волос – это во время одной из войн, осколок камня оставил небольшой, но очень глубокий порез  -  и влажно блестящие и чуть слипшиеся от потекшей туши ресницы…
«-Меди, бедная моя Меди, что же я с тобой делаю?..»
Сарданапал легко дотрагивается кончиками пальцев её прохладной щеки, проводит линию до подбородка, затем аккуратно отводит прядь волос с края высокого лба и касается губами виска Медузии. Почувствовав прикосновение и тепло дыхания, женщина чуть вздрагивает, приоткрывая глаза так, чтобы за ресницами этого видно не было, и смотрит на академика, незаметно приподнимая уголки губ. Дождалась…

Это пока все. Вторая часть, со вторым "видом" ночных визитов будет после выходных.